окончание, начало здесь https://yroslav1985.livejournal.com/171620.html
Из беседы А. Бека с М. Володичевой
(март)
— 23 декабря 1922 года мне сообщили, что меня вызывает к себе Ленин. Его беспокоит один важный вопрос, и он хочет продиктовать что-то стенографистке. Мне и раньше приходилось стенографировать выступления и письма Владимира Ильича. Записывала я его доклад на апрельской конференции, принимала его телефонограммы из Горок, а теперь мне предстояло вести запись у постели больного Ильича. Можете себе представить, как я волновалась! Помню, что в квартире Владимира Ильича я увидела Марию Ильиничну, Надежду Константиновну и группу врачей. Меня предупредили, что Ленину разрешено диктовать не более 5 минут. Надежда Константиновна провела меня в комнату, где на кровати лежал Ильич. Вид у него был болезненный. Он неловко подал мне левую руку, правая была парализована. Это меня сильно поразило. Я не предполагала, что ему до такой степени плохо. Когда мы остались одни, я села за стол рядом с кроватью. Ленин сказал: «Я хочу продиктовать письмо к съезду. Запишите!»
— Речь шла о XII предстоящем съезде, (а не о том), который был после смерти Ленина? Это безо всяких сомнений?
— Да, да, конечно.
Надежда Константиновна не вводила меня в комнату. Они стояли (Мария Ильинична, Надежда Константиновна и врач) около той комнаты, в которой лежал Ильич. Меня никто не провожал. Они только расступились, пропуская меня. И я вошла.
Ленин диктовал быстро. Видимо, все было продумано у него заранее. Чувствовалось его болезненное состояние. Диктовка давалась ему нелегко. Говорил он глухо, не жестикулируя, как обычно. Закончил диктовку в отведенное время и немного повеселел. А я все еще не могла прийти в себя. Была как в тумане. <...>
Был уже поздний час, когда я вернулась в секретариат. Я долго сидела там подавленная, стараясь осмыслить все услышанное у Ленина. Его письмо показалось мне очень тревожным. Я позвонила Лидии Александровне Фотиевой, сказала ей, что Ленин продиктовал мне чрезвычайно важное письмо очередному съезду партии, и спросила, что с ним делать, не показать ли кому-нибудь, может быть, Сталину. Упор нужно сделать не на то, что я была очень взволнована, просто я впервые видела его в таком состоянии.
«Ну что же, покажите Сталину»,— сказала Лидия Александровна: Так я и сделала.
В квартире Сталина я увидела его самого, Надежду Сергеевну Аллилуеву, Орджоникидзе, Бухарина и Наэаретяна. (А. Назаретян, член партии с 1905 г., с 1922 г. работал в ЦК РКП/б/). Сталин взял письмо и предложил Орджоникидзе и Бухарину пройти с ним в соседнюю комнату. Получилось так, что все произошло в молчании.
— А вы остались с Надеждой Сергеевной ужинать?
— Прежде чем прийти к Сталину, я позвонила Надежде Сергеевне и спросила, можно ли прийти. Примерно через четверть часа вышел Сталин. Шаги его были на этот раз тяжелыми, лицо озабочено. Он пригласил меня в другую комнату, и Орджоникидзе спросил, как себя чувствует Ильич.
— В самом деле чувствовалась такая уж тяжесть шагов, озабоченность?
— Да нет. Я сама чувствовала себя такой, возможно, поэтому мне так и показалось.
Повторяю: в квартире Сталина я увидела его самого, Аллилуеву, Орджоникидзе и Бухарина. Мне было важно довести до сведения Сталина, что хотя Владимир Ильич и прикован и постели, но бодр, речь его течет бодро и ясно. У меня создалось впечатление, что Сталин был склонен объяснить ленинское письмо съезду болезненным состоянием Ильича. «Сожгите письмо»,— сказал он мне. Это распоряжение Сталина я выполнила. Сожгла копию письма, которую ему показывала, но не сказала, что 4 других экземпляра ленинского документа лежат в сейфе.
На следующий день я рассказала обо всем произошедшем Фотиевой и Гляссер. «Что ты наделала!— набросились они на меня.— Сейчас же возобнови копию!» Я тут же отпечатала пятую копию. Впоследствии я часто вспоминала об этом эпизоде и поняла, что напрасно показала ленинский документ Сталину. Хотя в нем еще не содержалось предложения сместить Сталина с поста генерального секретаря ЦК партии, но так или иначе его это письмо насторожило. Теперь он был предупрежден о том, что Ленин ему готовит к XII съезду партии серьезные предложения о ряде перемен в ЦК. Впоследствии из одного разговора с Надеждой Сергеевной Аллилуевой я поняла, что Сталии опасался, как бы я не поставила в известность о ленинском письме делегатов съезда.
— Простите, разговор с Аллилуевой, из которого вы поняли это, был позже?
— После того как я у него была, после 23-го. Сталин меня ругал, он думал, что я понесу это письмо на съезд. И ругал он меня, конечно, в соответствии со своими наклонностями и способностями.
Вечером 24 декабря я снова была у постели Ленина. «Я буду диктовать вам свой дневник. (Такое обобщенное название Ленин дал своим последним воспоминаниям). Он абсолютно секретен. О нем пока никто не должен знать. Вплоть даже до членов ЦК». Кончив диктовать, Ильич еще раз напомнил: «Продиктованное вчера, 23 декабря, и сегодня, 24 декабря, является абсолютно секретным». Подчеркнул это не один раз. Потребовал все, что он диктует, хранить в особом месте, под особой ответственностью. <...>
Боясь волновать Ленина, я не сказала ему, что с первыми отрывками письма Ленина к съезду Сталин уже ознакомился.
— Когда Ленин диктовал Фотиевой запись 4 января (добавление к «Письму к съезду»), вы сами об этом знали лично? О том, какая персональная характеристика дана Сталину, и о том, что нужно обдумать способ перемещения Сталина с поста генерального секретаря? Не помните, когда вы узнали об этой записи?
— Мы ничего не читали и ничего друг другу не говорили. Друг друга не спрашивали. Но я сейчас вспомнила, что мы имели общий дневник и, когда уходили от Владимира Ильича, то сейчас же брались за дневник и каждая в свою дату записывала. Но Фотиева могла и не записать содержание. Мы его не читали.
— А может быть, вы узнали это содержание на XII съезде, когда по делегациям читали? (Ленинское «Письмо к съезду» зачитывалось по делегациям не на XII съезде РКП/б/, а на XIII-м. На XII съезде по делегациям зачитали письмо Ленина «К вопросу о национальностях или об «автономизации»}. Помните, вы рассказывали, что, когда Ленин начал характеризовать Сталина, вас потрясло одно слово, которым он характеризовал Сталина?
— Да, «держиморда».
— Это письмо по национальному вопросу?
— Где это было, в какой стенограмме, я не помню. Я просто сначала не разобралась, потом, когда разобралась ужаснулась, ужаснувшись, перестала печатать.
— И так это слово и не вошло никуда?
— Не вошло... (Это слово упоминается в письме Ленина «К вопросу о национальностях или об «автономизации»). <...>
— Мария Акимовна, есть ли какие-нибудь шансы найти просто устные отзывы Ленина о Сталине? Это он официально диктовал для «завещания». А просто так он беседовал о Сталине, указывал на отдельные детали?
— Ничего я не слышала. Даже намека нет, Ленин все-таки был тоже очень осторожный человек...
Из беседы А. Бека с Л. Фогиевой
(25 марта)
— Теперь я снова хочу вернуться к тому, о чем рассказала Володичева. Она сказала: «Я позвонила Лидии Александровне: «Владимир Ильич продиктовал важный политический документ, Я думаю, надо сообщить ЦК. Может быть, Сталину». И Лидия Александровна ответила: «Да, отнесите ему».
— Но прошлый раз мы говорили о другом документе. О письме о национальностях. То письмо передала не Володичева, а я.
— Верно. О другом. Володичева говорила про «Завещание», то есть (про) личные характеристики. Она позвонила вам, и вы...
— Возможно. Это возможно. Этого я не опровергаю. Вы должны понять: Сталин был для нас авторитет. Мы Сталина любили. Это большой человек. Он же не раз говорил: я только ученик Ленина. Он был генеральный секретарь. Кто же мог помочь, если не он. И шли к нему. А мы: гений, гений. Двадцатый съезд был для нас душевной катастрофой. И теперь еще у меня борются два чувства: возмущение им и любовь к нему. Но сейчас (1967 год) опять изменяется отношение к Сталину. Изменяется к лучшему. В этом году выйдет новое издание моей книги, дополненное. (Имеется в виду книга Фотиевой «Из жизни В. И. Ленина»}. Вообще самое полное издание было в 1964 году. Вы его достаньте. А теперь я по сравнению с тем изданием по-другому пишу о Сталине. Редакция от меня потребовала других слов. Это и вы должны иметь в виду, если будете писать о Сталине. <...>.
Материал подготовлен к печати
Татьяной Бек,
комментарии Владлена Логинова.
Данная запись была использована А. Беком для написания эпопеи, посвященной взаимоотношениям Ленина и Сталина. Писатель не успел осуществить свой замысел, была написана лишь первая часть задуманного — роман «На другой день», который будет опубликован в ближайших номерах журнала «Дружба народов».